Наталия Сизова: «Сегодня самое главное – лечиться!»
Россия уже давно выбилась в лидеры по распространению ВИЧ-инфекции среди населения. Почему всемогущая страна проигрывает эту борьбу и есть ли свет в конце туннеля? Эти и другие вопросы мы решили задать Наталии Владимировне Сизовой, доктору медицинских наук, доценту кафедры социально-значимых инфекций Первого Санкт-Петербургского государственного медицинского университета имени академика И.П. Павлова, врачу-инфекционисту Центра по профилактике и борьбе со СПИД и инфекционными заболеваниями. Времени на интервью было мало, но обсудить успели главное.
Наталия Владимировна, вы наблюдаете людей с ВИЧ-инфекцией почти 30 лет. Каким было лечение таких пациентов тогда, много лет назад, по сравнению с сегодняшним днем?
Никакого подхода не было, потому что АРВ-терапия не существовала, и мы лечили в основном оппортунистические инфекции. Если у пациента, к примеру, диагностировали грибковые заболевания, лечили противогрибковыми препаратами. Если обнаруживали туберкулез – противотуберкулезными. Также применяли различные антибиотики. В результате, конечно, все равно заболевание прогрессировало, и, если была диагностирована серьезная оппортунистическая инфекция, – жить человеку оставалось примерно полтора года. Затем человек погибал. По большому счету, тогда в 1993 году ВИЧ-инфекция была смертельным заболеванием.
Почему вы выбрали именно эту сферу для работы? Ведь она была совершенно не развита в то время.
Так сложилось, наверное. Я тогда только ушла из больницы Боткина (Клиническая инфекционная больница им. С.П. Боткина – прим.ред.) – ассистентом на кафедру, и зарплату нам не платили. И вдруг мне предлагают должность инфекциониста в Центре по профилактике и борьбе со СПИД и инфекционными заболеваниями. Надо сказать, что я уже знала этих пациентов, так как в 1989 в больнице Боткина я их вела и понимала, что из себя представляет ВИЧ-инфекция. Это были единичные больные, у большинства из них была субклиническая стадия, как бы мы сейчас сказали, то есть никаких проявлений не было.
Когда я перешла работать в центр СПИД, у нас на учете стояло всего около двухсот человек. Зато в то время мы могли с ними долго беседовать, разговаривать. Как сейчас помню, один из первых семинаров, который проводили французские коллеги. Они обучали нас разговору с пациентами — для меня это было откровением. Ведь я воспитанница советской медицины. Нас так учили: вам доктор назначил — принимайте. Мы ничего не объясняли нашим больным, считая, что они должны нам полностью доверять. И вдруг я попадаю на семинар, где нас учат, как объявлять диагноз, как разговаривать с пациентом, чтобы его успокоить, вселить надежду на будущее. Мне тогда это очень понравилось. И мы этим и занимались, успокаивая больных и уверяя их, что лечение обязательно найдут в ближайшем будущем. Пациенты, с которыми я знакома с 1993 года, сегодня мне уже почти родственники. Ведь я знаю всю их историю болезни. А ведь ситуация была очень сложная. Когда в 1993 году человеку говорили, что у него ВИЧ, – к нему просто никто не подходил в стационарах общего профиля, его боялись, как чумы.
Почему же вы не боялись?
Я как-то очень быстро перестала бояться, даже не знаю почему. Мне было очень интересно с ними. Я, кстати, когда училась в институте, очень хотела стать психотерапевтом, но жизнь сложилась по-другому. А тут была психотерапия чистой воды.
Мне известно, что вы были одним из ведущих исследователей новой инъекционной АРВ-схемы (каботегравир+рилпивирин), которую сейчас разрабатывают ученые. Расскажите про этот опыт и можно ли говорить, что подобная терапия – лечение будущего?
Да, я и коллеги принимали участие в клинических исследованиях инъекционных форм данных препаратов, разработчиком этого исследования выступает крупнейшая фармацевтическая компания. Надо сказать, что это поддерживающая терапия и в исследование мы взяли больных, которые уже лечились в нашем Центре. Вирус у всех был подавлен более 6 месяцев, и они зарекомендовали себя как очень ответственные и дисциплинированные пациенты. Все анализы делаются в международной лаборатории. О жалобах пациентов и объективных данных мы сообщаем в фармкомпанию, в которую стекаются данные со всех сайтов из разных стран мира. У нас 15 человек так лечатся и в общем все у них хорошо. Мы надеемся, что это будет терапия будущего, когда вместо одной таблетки каждый день можно будет делать одну инъекцию в месяц или даже в два.
Когда сегодня к вам приходят пациенты с ВИЧ, которые не хотят принимать терапию или бросают ее, как вы реагируете на них? Учитывая тот факт, что сейчас (в отличие от 1993 года) у них есть свободный доступ к лекарствам.
В-первую очередь, мы пытаемся их убеждать. И сейчас таких людей все меньше и меньше. Потому что очень много информации. А вот когда терапия только-только появилась, у нас были люди, которые отказывались от лечения. К сожалению, все они ушли в мир иной. Наши пациенты в то время надеялись на чудо. Чем только они не лечились – ходили к экстрасенсам, гомеопатам, пили «заряженную» воду. Но все это не работало. В 1997 году мы взяли на терапию первых пятерых человек, четверо из них живы до сих пор. Только одна женщина погибла, потому что она все время бросала терапию. Если бы она принимала антиретровирусные препараты постоянно, она бы тоже была жива. Тем четверым выжившим сейчас от 58 до 68 лет. Да, у них есть проблемы — сопутствующие заболевания, связанные с возрастом и длительным приёмом нашей терапии, но они живы, вырастили детей, сейчас занимаются внуками.
Наталия Владимировна, давайте поговорим о вашей деятельности. Вы помимо Центра СПИД принимаете пациентов и в частной клинике. Так ведь?
Да, раз в неделю.
Вы чувствуете разницу в отношениях «пациент-доктор» в частной клинике и государственной?
Конечно, когда врач в государственном учреждении принимает по 30-40 пациентов в день, он не может уделить время каждому. В частной клинике у меня консультация длится час, и за этот час я могу многое выяснить, поговорить, успокоить — и это колоссальное отличие. Но есть вот какая проблема: когда человек приходит не в специализированную клинику, а в какую-нибудь другую, очень часто бывает так, что врачи там начинают лечить ВИЧ-инфекцию какими-то своими невообразимыми методами. И мы теряем время. Неделю назад у меня была пациентка — она год ходила по частным клиникам и лечила цистит и оральный кандидоз. И только когда ее направили в туберкулезный диспансер на обследование, там ей сделали анализ на ВИЧ, и он дал положительный результат. А для нас это классика. Я бы все-таки рекомендовала ВИЧ-положительным пациентам наблюдаться в государственном специализированном учреждении. В частную клинику можно сходить, чтобы иметь дополнительное мнение специалиста, или чтобы подольше поговорить с врачом. При этом, что касается качество услуг в клинике, где я принимаю, а она является специализированной – там все под контролем, в этом я уверена.
Поскольку у нас осталось немного времени, не могу не затронуть вопрос эпидемии ВИЧ в России. Отметка людей, живущих с ВИЧ, уже давно перевалила за миллион. Как вы считаете, почему эпидемию до сих пор не удалось взять под контроль?
Нужно понимать, что Россия – огромная страна. И если у нас в Санкт-Петербурге относительно благоприятная ситуация, то возьмем, к примеру, Хабаровский или Пермский край. Если там у человека выявили ВИЧ, а он живет в посёлке или в маленьком городе, то он должен за АРВ-терапией ездить в центр СПИДа, который находится в крупном городе, а это огромные расстояния. У некоторых просто нет денег приехать в больницу за лекарствами. И часто получается так, что в первый раз человек приехал, а во второй уже нет. Я считаю, что система обеспечения терапией должна быть более доступна для людей по всей стране, которые находятся в маленьких городах. Или взять ту же Сибирь, Урал – там вообще ситуация аховая. Именно поэтому, когда начались испытания инъекционной терапии, мы очень обрадовались, потому что в подобном случае сотрудник Центра может приехать на место, сделать инъекцию человеку и не переживать, что он забудет или не приедет за лекарствами. Еще одна проблема – это нехватка рабочих рук. У нас по стандартам на одного врача должно быть 500 пациентов, получающих терапию, а на деле их несколько тысяч. Как успеть с каждым поговорить, каждому объяснить и уделить время? Поэтому очень важно налаживать организацию таких процессов на местах, чтобы пациент имел быстрый доступ к медицинской помощи и к препаратам.
Ну и финальный вопрос: как вы думаете, почему ВИЧ – не приговор?
Потому что сегодня ВИЧ – это хроническая управляемая инфекция. Я лично знаю людей, которым поставили диагноз в 1987 году — вы только вдумайтесь в эту цифру. Эти люди живут до сих пор. Тогда они все собирались умирать, плакали у меня на плече, жалели детей и прощались с родными. Сегодня они умирать не собираются и прекрасно себя чувствуют. При таком диагнозе сегодня главное лечиться, взять вирус под контроль. И чем ты раньше начинаешь лечение, тем лучше. И еще — очень важно обращаться к специалистам и ни в коем случае нельзя верить тому, кто обещает тебя излечить. На сегодняшний день это невозможно. Люди на это ведутся, теряя драгоценное время, которое они могли бы потратить на лечение, благодаря которому люди с ВИЧ могут жить обычной, полноценной жизнью.
