Коллаж: «Нужно снизить градус конфликтности»
Сергей Костенко руководит Общественным фондом «Гендер-Вектор», который расположен в г. Кара-Балта, Кыргызстан. Высокий, улыбчивый, с приятным бархатным тембром голоса. Подчас незаметный в силу природной скромности, наделенный какой-то неуловимой человеческой, душевной теплотой, какую мало в ком встретишь.
Сергей, сколько лет ты уже в этой сфере ВИЧ?
Профессионально работаю в этой сфере 16 лет. А в целом с 1991 года, значит 28 лет. (Смеется).
Расскажи, с чего все начиналось?
Вначале мы были филиалом Общественного фонда «ОАЗИС» (первое официально зарегистрированное НПО в Кыргызстане, работающее с ЛГБТ представителями). В 2007 году мы стали самостоятельной организацией, а в 2009 году начали сотрудничать с Глобальным фондом борьбы со СПИДом, туберкулезом и малярией. Со временем появились новые проекты – так и работаем по сей день. Наша группа – это ЛГБТ сообщество, в основном геи и бисексуальные мужчины. Поскольку мы находимся в отдаленном от столицы регионе, людей из транс сообщества у нас немного.
Тяжело ли тебе быть лидером? Какие сложности бывают?
Нет, мне не сложно. К тому же я никогда не считал себя лидером и не живу с этой мыслью каждый день. Сложность, с которой я чаще всего сталкиваюсь, – это недостаток человеческих ресурсов в организации. Во всем остальном сложностей нет, ну или для меня они не представляют проблемы.
Почему такие проблемы с кадровыми ресурсами?
Вот простой пример: приходит новый сотрудник, у которого есть большое желание работать, но мало профессионального опыта. Со временем он настолько увлекается новыми знакомствами и тусовками, что работа отходит на второй план, и от этого страдает программная часть. Я много размышлял над этой проблемой и должен признаться, что дело тут не в зарплате. Сотрудник у нас может работать в нескольких проектах, и его зарплата больше, чем у официанта или бармена. Тут дело в смене жизненных приоритетов. Во всяком случае у нас это основная причина текучести кадров.
1991-2019 гг.
В 91-м интернета не было, мы использовали газеты. Например, была такая под названием «Все для вас». В разделе знакомств оставляли объявления, встречались, знакомились друг с другом. Попав в определенной круг, количество знакомых постепенно увеличивается. Сначала знаешь двоих, из них получается двенадцать и так вплоть до арифметической прогрессии.
Потом мы постоянно общались друг с другом, часто встречались. Со временем пришло понимание того, какие проблемы волнуют людей. А там возник логический вопрос - как им помочь? Конкретно у меня произошло так - из личного интереса перешло в профессиональную деятельность.
На твой взгляд, есть ли такие проблемы в ЛГБТ сообществе, которые остались неизменными на протяжении этих лет?
Остались. Что в 91-м, что в начале 2000-х и сейчас – это присутствие внутренней гомофобии. И речь идет не об отдельном человеке, а о ЛГБТ группе. Простой пример: в гей сообществе не любят бисексуальных мужчин. Их называют «ни рыба ни мясо». Эта гомофобия осталась по сей день. Еще неизменной остается любовь к тусовкам.
А как обстояли дела с гомофобией в обществе?
Я ее особо не замечал. Такой пример, где-то в конце 90-х заходим в бар, нас было видно, мы отличались. Сидит компания мужиков. Ну может быть кто-то из них переглянулся и показал на нас, дескать зашли вот такие «особенные люди». Но нам было наплевать, мы чувствовали себя безопасно.
В 91-м, еще до декриминализации гомосексуальности, были проблемы с милицией?
Наверняка был определенный прессинг со стороны милиции, но в целом нас просто не замечали. Так было и будет до тех пор, пока ты просто гей и остаешься им. Но как только ты идешь в политику, туда, где можешь когда-то принять значимые решения, выливается компромат и начинаются угрозы.
Из своего опыта и тех людей, кого я знал, могу сказать, что никто ничего не боялся. Кто хотел - ходил в розовых сапожках. Ну хочется человеку, ну рвется душа наружу. (Улыбается). Раньше ведь клубов никаких не было. Было видно, что человек принадлежит к сообществу, но со стороны общества никакого пресса и давления не было.
Вы начали работать с Глобальным фондом по программам профилактики ВИЧ?
Тогда это действительно только профилактика и была. Так по нарастающей в 2004-2006 мы уже приводили людей в центр СПИДа, причем своих знакомых. И тут непосредственно подключалось лечение, психологическая поддержка, а где-то и юридическая помощь. Когда в 2009 мы стали работать как отдельная самостоятельная организация, у нас профилактика занимала 50% работы. Остальное отводилось на лечение, сопровождение, вплоть до паллиативной помощи.
Скажи, есть какие-то проблемы в доступе к профилактике и лечению ВИЧ у геев, с которыми не сталкиваются другие группы?
Начнем с диагностики – здесь особых проблем нет, то есть всегда есть морального плана барьеры, но они не связаны со здравоохранением. С лечением всегда были и есть проблемы. Может это касается и других групп, просто я с ними не работаю и могу не знать. Первое – это неверие и не принятие диагноза. Кто-то пропадает на три месяца, потом приходит. Но есть такие знакомые, которые спустя годы после постановки диагноза никак не хотят начинать лечение. Нужно приложить много усилий, чтобы затащить человека на лечение. Именно «затащить». Причина мне до конца еще не понятна. Думаю, это неверие, плюс большое количество информации, которая поддерживает идею о том, что СПИДа нет, и это заговор фарм компаний. Люди находят себе в этом утешение даже после вторичной постановки диагноза.
Сергей, а как ты относишься к самотестированию на ВИЧ? Есть противники такой практики.
Нормально отношусь. Женщины же проводят тесты на беременность сами. Почему нет, почему я не могу сам проверить себя на ВИЧ и т.д. Понятное дело, что результат, окажись он положительный, может повергнуть человека в шок. Ну и что. Бывало, что мы такие диагнозы узнавали некрасивые, так сегодня практически все лечится. Я очень поддерживаю эту практику, а в Казахстане давно и довольно успешно она используется.
А есть то, что хотелось бы изменить или создать?
Хочется создать такую систему, в которой люди не боялись бы тестироваться на ВИЧ. Будь то в больнице, в организации, или самотестирование. И чтобы в случае положительного статуса, это не имело негативного эффекта на их дальнейшую жизнь.
Многие мои знакомые ушли из профессий после того, как у них выявили ВИЧ. И конечно, они мне за это спасибо не сказали. Один человек работал фельдшером, когда узнал о статусе. Ему пришлось оставить работу.
Как ты думаешь, что поможет победить этот страх перед диагнозом и лечением?
Нужна поддержка близких людей. Для того, чтобы человек был привержен, необходимо работать не только с ним самим, но и с его окружением. Это возможно, когда кто-то из родных знает о диагнозе, а если нет? Человеку нужна постоянная поддержка, нужно чтобы кто-то был рядом.
Город Кара-Балта – отдаленный регион. Возникали ли проблемы с медицинскими услугами для ВИЧ+ людей из сообщества?
Знаешь, может у других ключевых групп есть какие-то проблемы. Но у нас их нет. С девушками из лаборатории мы в очень хороших отношениях. Там, где назначают АРВТ, врач готов прийти на час раньше или наоборот задержаться, чтобы принять наших ребят. Разве это не свидетельствует о хорошем отношении. У организаций, работающих с другими ключевыми группами, проблемы бывают. А у нас все хорошо в этом плане.
Планы
В профессиональной сфере мы будем более сосредоточены на проектах, объединяющих, мобилизующих и развивающих сообщество. В личной жизни у меня все прекрасно, улучшать ничего не хочу, а то еще ухудшится. (Смеемся).
Напоследок
Любым путем стараться снизить градус конфликтности во всех сферах, начиная с личной жизни, заканчивая профессиональной деятельностью.
