Одна з головних задач Life4me+ – попередження нових випадків зараження ВІЛ-інфекцією та іншими ІПСШ, гепатитом С і туберкульозом.

Додаток дозволяє встановити анонімний зв'язок між лікарями та ВІЛ-позитивними людьми, дає можливість організувати своєчасний прийом ліків, отримувати замасковані нагадування про них.

Назад
25 липня 2020, 08:20
2631

Коллаж: "Я влюбилась в ВИЧ-инфекцию"

Коллаж: "Я влюбилась в ВИЧ-инфекцию" - зображення 1

Впервые в рубрике «Коллаж» мы представляем интервью с врачом. О том, как выбрать специальность и потом не пожалеть об этом. О неприятных аспектах медицины, об ответственности, фобиях и просто о человеческих отношениях беседовали с врачом-инфекционистом Екатериной Степановой.

Часть I

Екатерина, расскажите, как Вы выбирали профессию?

Профессию врача я выбирала в несколько этапов. В детстве я хотела стать врачом, чтобы лечить дедушку и бабушку. Это был тот период, когда ребенок начинает понимать, что рано или поздно близкие люди умрут, а мне очень хотелось, чтобы они жили долго. В 10 классе я приняла окончательное решение и начала двигаться в этом направлении: я поступила в специализированную школу. Если честно, у меня была альтернатива. Мне очень нравилась профессия водителя трамвая. (Смеемся). Но это в детстве.

А почему именно инфекционист?

Несмотря на то, что я практически выросла в инфекционной больнице, где работала моя бабушка, мне и в голову не приходило, что я стану инфекционистом. Я училась на педиатрическом факультете, но педиатром становиться не хотела. На шестом курсе нужно было определяться со специальностью. Мне нравилась аллергология и психиатрия. Но на этих кафедрах было всё сложно. Как раз в период моих метаний у нас начался цикл, посвященный ВИЧ. После первой лекции я влюбилась в ВИЧ-инфекцию.

А Ваша бабушка была врачом?

Нет, она была медсестрой. Вообще у нас в семье не было врачей до меня.

Были ли у Вас предубеждения в отношении людей с ВИЧ до того, как это стало Вашей специальностью?

Конечно. Я очень хорошо помню свои ощущения. В Татарстане вспышка ВИЧ-инфекции пришлась на 2001 год, мы учились на третьем курсе. Наибольшее количество выявленных случаев на тот момент было зафиксировано в городе Набережные Челны. Помню, у нас шла лекция и вошел парень, который был из этого города. Я смотрела на него, а внутри поднималась смесь чувств из жалости и страха, потому что всё было совершенно непонятно.  Тогда вокруг крутилась информация про «иглы в креслах кинотеатров», мы боялись нажимать кнопки в лифте. Всякий раз, вспоминая тот случай, переживаю те же ощущения - как смотрела на этого парня и на всякий случай отсела подальше. Но тот цикл о ВИЧ-инфекции, переломил отношение многих студентов.

В настоящее время в образовании медиков уделяется внимание вопросам стигмы и дискриминации?

Наша система образования врачей, в принципе, не подразумевает обучение навыкам коммуникации с пациентом. Есть очень короткий курс медицинской этики, который покрывает самые формальные запросы. Лучшее, что я получила об отношениях и коммуникации с пациентами, было уже в аспирантуре. Но при этом о стигме и дискриминации даже там не было упомянуто нигде, ни разу. И это однозначно отражается на дальнейшей работе врачей. Я часто выступаю с семинарами как для пациентов, так и для врачей. Пациенты всегда задают один и тот же вопрос: «Почему врачи не говорят на понятном для пациентов языке?». Почему я могу изъясняться доходчиво, а другие врачи нет. И я задавала неоднократно этот вопрос врачам, но они не могут на него ответить. Здесь речь идет о патерналистском и партнерском подходах коммуникации врача с пациентом. У этих подходов есть свои плюсы и минусы, но однозначно, этому должны учить в университете.

Екатерина, как произошло Ваше знакомство с деятельностью общественных организаций?

Начну с того, что именно знакомство с общественными организациями спасло меня от превращения в патерналистского врача, далекого от доказательной медицины. Я заканчивала последний год ординатуры, когда появился проект подготовки тренеров по вопросам ВИЧ-инфекции при республиканском СПИД-центре в Казани. И мне каким-то чудом удалось оказаться в этом проекте. Честно говоря, никто больше туда не хотел идти, потому что было ничего не понятно. Мне же напротив - всё было интересно, и я ввязалась в эту авантюру. Это был один из первых проектов. 

Потом появились низкопороговые центры, я на тот момент уже работала в СПИД-центре. И надо мной некоторые врачи смеялись, мол «Степанова поедет к наркоманам». Коллеги откровенно меня недопонимали. А мне всё это было до жути интересно. Там я познакомилась с некоммерческими организациями, там я научилась общению с пациентами. И случилось это практически в самом начале моей врачебной карьеры, что и задало правильный вектор будущему развитию.

Как Вы считаете, почему стигма и дискриминация часто исходит от медиков? Например, я всегда считала, что именно врачи должны быть более просвещенными и свободными от иррациональных предрассудков.

Потому что многие врачи работают не по призванию. Ну вот смотрите, сколько людей идут учиться на врача, потому что: это престижно, или они планируют стать косметологами и зашибать деньги, или их запихнули родители. Я искренне радовалась, когда студенты, которых запихнули в ВУЗ родители, бросали учебу. Невозможно быть хорошим врачом или любым другим специалистом, если не любить свое дело. На мой взгляд, это первая из причин.

Вторая причина: недостаток информации. И это легко восполнить. Но работа с эмоциональным компонентом, когда эту информацию необходимо принять и соотнести со своим внутренним миром, гораздо сложнее.

В Казани я долгое время работала в паллиативном отделе. Работа по большей части выездная, мы приезжали в реанимации, хирургические и другие отделения в городе для оказания консультационной помощи в лечении тяжелых пациентов с ВИЧ. И я много раз слышала от врачей «твои СПИДозные надоели» и видела своими глазами эту неприязнь. Мои попытки донести до коллег, что пациенты с ВИЧ, принимающие терапию, практически не представляют риска, по большей части были безрезультатными. Информация не воспринималась. Меня упрекали, говорили, что я никогда не пойму - каково это порезаться во время операции. Возможно, они правы, мне не знаком их опыт. Но я три года вела учет всех аварийных ситуаций в Республике. За все это время никто не заразился ВИЧ-инфекцией в связи с травмой на рабочем месте.

Вывод такой - дискриминация продолжается, потому что люди не любят свою профессию, не любят пациентов, боятся, не знают и не хотят это принимать.

А как насчёт некоммерческих организаций. Всегда ли они делают всё во благо?

Конечно нет. Я в сфере ВИЧ уже 15 лет. И могу сказать, что периодически ошибки совершают все вовлеченные стороны. Для эффективной работы крайне важно искреннее желание сотрудничать, не подставляя друг друга. Например, НКО часто грешат обобщением, говорят, что «все медики дискриминируют» или «что все врачи идиоты». Как только мы начинаем обобщать, сразу же скатываемся в неконструктивное русло. Я всегда выступаю за то, чтобы каждый случай разбирать отдельно и по делу. С другой стороны, во время перебоев в 2012 году врачи ничего не могли сделать. А пациенты возмутились и смогли добиться того, чтобы дефицит препаратов был восполнен. Самое главное всегда стремиться к сотрудничеству, только так можно достичь успеха.

Как, по-вашему, на данный момент обстоит ситуация с ВИЧ в России?

Мне кажется, что за эти годы ситуация становится лучше. Конечно, всегда хочется, чтобы было совсем хорошо. Но, если игнорировать те изменения, которые уже произошли, это будет путь в никуда. Прогресс есть, только мы движемся с той скоростью, с которой мы не можем угнаться за распространением ВИЧ-инфекции.

 

Продолжение следует

Автор: Лилия Тен

Поділитися в соцмережах