Я – та, кто я есть. И только мне решать, менять пол или потолок

Каныкей кызы – открытая транс-женщина и координаторка общинной транс-инициативы «Мырзайым» в Кыргызстане. В этом году после марша 8 марта в Бишкеке ее страницу на Фейсбуке взломали и стали присылать угрозы, требуя прекратить деятельность по повышению видимости транс-персон в обществе и защите их прав. Каныкей легко могла социализироваться в бинарной системе после перехода и жить, как обычная девушка. Но поняла, что не желает прятать свою идентичность. Активизм – это ее жизнь, и она готова работать во благо всего транс-сообщества Кыргызстана, испытывая на себе, как работают гендерные привилегии и неравенство.

Всегда сложно брать интервью, когда давно знакомы, но мы попробуем. Как ты могла бы себя представить?

Я хотела бы представить себя как ЛГБТ-активистку, как транс-женщину и как координаторку трансгендерной инициативы «Мырзайым» у нас в Бишкеке.

Как родилась идея запустить такую инициативу?

Я соосновательница инициативной группы. А идея была общая – мы, транслюди, подняли вопрос о том, что если мы хотим реализовывать себя сами, нужно написать свой проект. И это был коллективный подход, но нужно было указать, кто будет координировать, и коллектив выбрал меня.

Что ты делаешь внутри этой инициативы?

Разные вопросы решаем, начиная от проработки общих направлений в команде и до решения единичных проблем в транс-сообществе. Поддержкой сообщества занимаемся напрямую, можем просто поехать к ним и оказать помощь: психологическую, продуктами или консультацией.

Есть ЛГБТ-организации в Бишкеке, и мы с тобой знаем, как они работают изнутри. У них есть и мобилизаторки, и аутрич-работницы, разные направления и обязанности. А ты, получается, делаешь сразу все?

Да, сейчас пока так происходит. С момента создания нашей инициативной группы многие люди приходили и уходили, и в этом процессе оставались те, кому действительно не все равно, что происходит в их личной жизни как транс-человека и в общине, которая окружает его. И нам приходится постоянно совмещать разные вещи – как ты говоришь, аутричить и так далее.

Это бесплатный труд?

По началу мы, энтузиастки и энтузиасты, хотели перевернуть мир и работали за идею. Но на данный момент у нас есть оплачиваемый проект, и мы получаем деньги за нашу деятельность. Сейчас работа направлена, в основном, на мобилизацию сообщества, и мы проводим встречи.

У вас есть пространство, где вы можете встречаться?

К сожалению, сейчас пространства нет. Мы договорились с Таис Плюс [организация по защите прав секс-работниц], чтобы мы могли у них в офисе раз в неделю встречаться. Они согласились. И также делаем выездные мероприятия по запросу от сообщества на определенные темы. Выезжаем, в основном, туда, где много транс-девочек, которые заняты на секс-работе.

Получается, это просветительская работа?

Да, в контексте нашей идентичности, конечно же. Но темы мы не ограничиваем.

Насколько транс-женщины и их проблемы важны для ЛГБТ-сообщества в Кыргызстане? До знакомства с тобой, которая «топит» за права транс-женщин, мне казалось, что некому беспокоиться о них и представлять их интересы. Если сейчас уже сформирован запрос от транс-сообщества на консультации и поддержку, а секс-работницы уже знают, к кому обращаться, можем ли мы назвать это структурными изменениями? Если смотреть за последние 5-10 лет. И качественно, что помогло побороть самостигму? Только ли то, что к транс-женщинам приходит равный им человек и понимает их, как саму себя?

Когда я приходила в активизм, я шла со своими проблемами, но лично мне не хватало поддержки среди своих. У меня не было человека, который бы поддержал меня в этом направлении. И поэтому я говорила открыто обо всех своих идентичностях, чтобы научиться защищаться.

А сейчас ты можешь говорить обо всем, что происходило в твоей жизни?

Сейчас уже не могу, как раньше, говорить о какой-то части своей жизни, потому что вижу, какое отношение в обществе к людям из маргинальных сообществ. Мало того, что я трансгендерная женщина, и еще плюс дискриминации по другим направлениям испытывала на себе. И я сейчас приняла решение, что мне не стоит говорить открыто обо всех своих опытах. Это нужно для безопасности меня и моего сообщества. Зато внутри своего сообщества я полностью открыта и могу всегда говорить о чем угодно.

Тебя сломали морально?

Конечно. Это происходит, когда нет понимания и принятия в обществе, но у тебя есть своя правда, и ты искренне веришь в это. Многие просто не представляют, через что человек проходит, а только осуждают. Из-за этого ты ломаешься на пути, конечно. И бывают разочарования…

В одном из своих выступлений на международном выездном мероприятии ты говоришь про здоровье, про доступ к здравоохранению и вообще про желание быть здоровыми в уязвимых сообществах. И о том вопрос здоровья часто стоит на последнем месте у транс-людей. Как это происходит, что человек не думает о себе, и почему?

Мне кажется, что в первую очередь это вопрос принятия себя, своей идентичности, любви к себе.

А зачем тебе активизм? Почему ты этим занимаешься?

Когда я осознанно приняла решение о том, что хочу делать переход, я начала сталкиваться на постоянной основе со стигмой и дискриминаций. И меня это все возмущало – какого фига меня должны за это бить и наказывать. Я возмущалась постоянно, боролась. Не могла молчать о том, что происходит с моими подругами. Бывали моменты, когда я их ругала, говорила: «Девочки, зачем вы молчите?! Это ненормально». Если общество говорит, что вы больные, то, к сожалению, наше транс-сообщество принимает это и считает себя больными. Так я и стала активисткой - через недовольство тем, что происходит в моей жизни и в жизнях людей, которые меня окружают в контексте нашего транс-сообщества.

Пришла в ЛГБТ-организацию в Бишкеке и стала волонтерить. Появилось понимание, что то, что происходит в моей личной жизни, можно менять на более масштабном системном уровне, на уровне государства. Активизм - это просто моя жизнь, потому что я понимаю, что у нас есть огромная трансфобия. И на данном этапе я понимаю – окей, я сама прошла через насилие, я поняла, что я могу постоять за себя. Но что дальше? В процессе перехода я столкнулась со многими вещами. И сейчас я в гармонии, приняла себя, но мне не хочется уходить или исчезать. Хотя я могла спокойно социализироваться в этой бинарной системе, жить просто как девушка, не говоря о своей трансгендерности. Но я так не могу, оказывается. Я не хочу врать и жить с этим. Я – та, кто я есть. И я не буду прятать свою трансгендерную идентичность. Я видела транс-женщин, которые живут закрыто. Но это не мое, ты постоянно в тревоге, вдруг узнают те или эти. А у меня наоборот – ну, пускай узнают. Зато я открытая и честная, перед собой, в первую очередь.

Семья и родственники знают?

Да, у меня все знают.

Расскажи, что происходило, когда ты пошла менять документы, как происходило общение с чиновниками.

Я относительно недавно поменяла документы, года два назад. И я как раз успела до того, как появились новые требования. С 2017 года на законодательном уровне мы можем менять гендерный маркер на документах, у нас есть целое руководство по оказанию социально-медицинской помощи и сопровождению трансгендерных людей. И мы могли успешно менять документы без каких-то хирургических вмешательств, без каких-либо операций на наши гениталии или даже без гормональных вмешательств. Но с конца 2020 года ГРС [государственная регистрационная служба] требует от нас справку о смене пола – о коррекции именно гениталий…

Это так унизительно…

Да, это унизительно. И теперь это требуют, чтобы поменять графу М/Ж. Идите и меняйте свой биологический пол. Такие у них требования. Я несколько раз сопровождала транслюдей в наш республиканский ГРС, заходили к начальнице, и она который раз мне об этом говорит и стоит на своем. И то, что они требуют от нас справку – это, конечно, унизительно. Я не противопоставляю, но цисгендерные люди не сталкиваются с такими проблемами, когда они получают документы или паспорта. У них не требуют, что-то убрать в своем теле.

Никто под микроскопом не рассматривает.

Да-да-да, точно. Под сомнение не ставится их принадлежность к М или Ж. Но как только касается нас, трансгендерных людей, то реально, как под микроскопом все… И, наверное, тут и речи не может быть про справедливость, когда такие вещи происходят с тобой чуть ли не на каждом шагу.

Сейчас тебя опять начали преследовать в соцсетях хейтеры. Из-за чего?

Угрозы такого характера были всегда. В основном онлайн поступали ко мне. Я как-то старалась не обращать на это внимание и близко не принимать. Но позже, когда последний раз мне написали в личном сообщении в  WhatsApp – там говорили про Фейсбук, что они временно удалят. Я пошла в ФБ и действительно не смогла зайти. Они реально закрыли доступ к моей страничке. И тогда я испугалась, что это настолько серьезно, раз они взломали мою страничку. Я не знала, как реагировать на это сообщение, потому что и ранее такие сообщения мне приходили. Но я жила мыслями, что это кто-то просто дурачится. Я верила в это, программировала себя, что ничего серьезного не будет, что это просто такие шутки, виртуальные угрозы, на которые не стоит реагировать. Но в этот раз я действительно серьезно испугалась. И я это связала с моей активисткой деятельностью и с тем, что происходит в последнее время у нас в политическом контексте.

А что происходит, с твоей точки зрения?

Сейчас у нас новый президент, Конституцию меняют [новый проект Конституции Кыргызстана юристы называют очень дискриминационным по отношению к людям с уязвимостями]. Мы становимся более пророссийскими, их политика очень сильно на нас влияет – и геополитически, и экономически. И, естественно, еще наши чиновники хотят поднять вопрос про НПО по аналогии с «иностранными агентами» в России. И в этом всегда есть прямая связь с ЛГБТ. Преподносят ЛГБТ в негативном свете для общества. Я думаю, в этом контексте они используют нас, чтобы посеять в обществе беспорядок и хаос. Кому-то выгодно, чтобы мы всегда друг с другом ссорились, не понимали друг друга – пока там политики заняты какими-то важными делами.

И это как-то сказывается на увеличении хейта в твой адрес?

Я думаю, да. Но я не хочу верить в ту серьезность, которую построила у себя в голове. Хотя у меня были подозрения, что это реально ГКНБ [местные спецслужбы] делает. Например, в 2019 году я была на марше [за права женщин 8 марта в Бишкеке]  с лозунгом, и все ходили тогда и снимали [фото, видео]. И ничего страшного не было.

Напомни, какая тогда была надпись на твоем плакате?

«Горжусь что транс» [смеется]

Да, я помню, это была самая тиражируемая в СМИ фотография.

Да, и я вспоминаю, что на тот момент моя идентичность транс-человека была очень важной для меня. И у меня была транс-гордость. Потому что с детства меня угнетали, ущемляли, не верили. Я в страхе была от своих мыслей, что я не тот человек, которым родилась. Но я приняла себя, сделала переход, и мои внутренние состояния, ощущения привела в порядок с внешним… Я обрела гармонию, и после этого я сказала: «Идите все на…! Это моя жизнь». Я выросла в этой патриархальной бинарной системе, где меня окружают цисгендерные люди с детства, а я вот сделала это [переход] для себя. Получайте! Такая трансгордость у меня появилась.

Ну вот они от тебя отхватили и теперь мучаются по этому поводу, ты их просто добиваешь своим активизмом.

(Смеется). А вот в 2021 году я вышла на марш с плакатом «Мне решать, менять пол или потолок» - это именно о том, что с нас требуют справку о смене пола. И это тоже мое дело, хочу ли я менять пол или, как я там писала «потолок». Реально я же не захожу или государство не заходит к каким-то людям в квартиру и не требует: «Мне ваш пол не нравится! Поменяйте». Возьмем так: твой дом – это твое тело, и приходят к тебе в твой дом и хотят что-то поменять. А тебе комфортно, как ты все обустроила по своему желанию.  А от тебя кардинально хотят, чтобы ты изменила свой дом или квартиру. Ну, это же возмущает! Это то же самое, как я отношусь к своему телу - как к дому, к храму души и тд.

Это очень религиозно.

Да, но как-то так тоже можно это объяснить. И я в последнее время такая открытая, видимая активистка ЛГБТ, про меня знают и правоохранительные органы. В 2019 году мне звонили из Отдела нравов и спрашивали: «Каныкей, что ты там на марше делаешь?» В свое время они меня задерживали, мы с ними знакомились, остались друзьями, обменялись контактами. И они говорили, что если со мной что-то произойдет, то я могу обращаться.

То есть, получается личный контакт, личное общение, знакомство с конкретной транс-персоной многое решает в плане борьбы с гомофобией и трансфобией?

Если с любым человеком – хоть какой он там гомофоб, трансфоб – если пообщаться с ним поближе, то рассеются все мифы, стереотипы. Они увидят, что я такой же человек, как и все. Это так же, как и с правоохранительными органами из отдела нравов. Ведь они настолько жестокие, одни из первых нарушителей прав человека. Но на человеческом уровне мы с ними настолько подружились, настолько у нас есть поддержка и понимание, что в 2019 году они мне прям звонили и удивлялись, когда увидели меня в прямом эфире на марше.

А почему для них было удивлением? Марш же за права женщин, в том числе, за права транс-женщин.

Ну, у него же нет таких глубоких пониманий про феминизм, про права человека.

А давай тогда про фемактивизм поговорим. Почему ты участвуешь? В этом году ты была в составе группы 8/365 по организации марша.  Почему тебе важно поддерживать женщин, феминисток?

Потому что нас – всех нас, женщин, – много что объединяет, включая нашу социализацию. И после моего социального перехода, когда я начала жить в женском гендере, я ощутила на своем опыте влияние патриархата. И естественно, во мне есть социальная идентичность женщины, меня в обществе принимают визуально, в первую очередь, как женщину. И я получаю все патриархальные угнетения, оскорбления, в первую очередь, как женщина, вне зависимости от сексуальной ориентации или гендерной идентичности.

В той же мере, что и любая женщина?

Да.

А как ты тогда относишься к тому, что транс-женщин исключают из фемповестки?

Я больше за опыт людей, нежели за какие-то теории. Я знаю, что есть дебаты между транс-эксклюзивными феминистками и трнас-женщинами – мне не понять, к сожалению, женщин, которые исключают из повестки транс-женщин, опираясь на какие-то теории, на какие-то X-хромосомы. Причем тут это?

Возможно, не у всех есть знакомые транс-женщины, и поэтому нет личных примеров.

Это тоже, наверное, влияет. Но причем здесь Х хромосома, если я на своей шкуре еще и трансфобию испытываю – помимо сексизма. Меня могут убить, как и любую транс-женщину. Это уже будет фемицид+трансфобия. А цисгендерные женщины трансфобии не подвергаются.

Ты говоришь здесь о пересечении дискриминаций?

Да, и касательно феминизма, у меня расширились понимания, что действительно в патриархальном мире – женщины угнетены системой. И что надо объединяться, и что надо помогать и поддерживать. С этой целью я в сообществе женщин. Но в то же время, несмотря на то, что я выросла в бинарной системе, в цисгендерной, я признаю и свои какие-то привилегии. Допустим, я не молчу. Цисгендерная женщина, подвергаясь сексуальному насилию, может промолчать. Я - не буду молчать. Я буду говорить и за других женщин, которые подверглись сексуальному насилию. Это мои привилегии, я считаю. Я понимаю, что это идет из детства, то как  воспитывают людей. Многих цисгендерных женщин воспитывают так, что многое им нельзя. А меня воспитывали по-другому, хочу ли я этого или нет. Я выросла реально в любви, независимо от моей гендерной идентичности. В общем, я была свободнее, и меня не воспитывали, как мою сестру, например.  И в связи с этим, возможно, у меня меньше страхов. Я рефлексирую на эти темы. Реально у меня где-то тоже есть привилегии, и я думаю, надо осознавать их во благо.

Во благо транс-активизма?

Да, надо еще учитывать то, как я выгляжу. Я достаточно социализированная, принимаемая обществом. Соответствую нормам, кто такая женщина. И в моем транс-сообществе это мои привилегии, я бы хотела эти привилегии использовать во благо всего сообщества. Окей, я выйду. Я выйду открыто, и тогда мои привилегии приравняются с теми женщинами, у которых неконформная внешность, которые не соответствуют, по ним узнают, что они транс-женщины. По сути, я такая же сейчас стала из-за своей открытости. Меня просто уже знают, как транс-женщину. И это тоже некое осознание своего положения во благо сообщества

Какие темы, связанные с ВИЧ, ты несешь другим людям, транс-женщинам, секс-работницам? И как ты видишь свою роль в сдерживании пандемии ВИЧ у нас здесь в Кыргызстане?

ВИЧ, секс-работа, транс-женщины, наркотики – это все идет вместе. И мы как раз в 2019 году делали исследование среди транс-женщин секс-работниц мигранток. Я сама ездила в Москву для сбора интервью. Мы включили туда вопросы по ВИЧ. И по результатам исследования, 20 % транс-женщин имеют ВИЧ-позитивный статус. Это такая мировая статистика, что среди транс-женщин, которые занимаются секс-работой – уровень распространения ВИЧ высок. У нас в Кыргызстане внутри транс-сообщества и среди транс-секс-работниц это табуированная тема. Об этом не говорят из-за стигмы по отношению к людям, которые живут с ВИЧ-статусом.

Плюс еще одна дискриминация добавляется, правильно?

Да. Они в общем-то не говорят об этой проблеме. На каких-то встречах у нас были попытки создать группу транс-людей, живущих с ВИЧ. Не получилось из-за того, что они не могут открыто об этом говорить. Но лично между собой могут.

То есть не могут это обсуждать в группе транс-людей?

Да, потому что в секс-работе среди транс-женщин конкуренция. Клиенты у наших девочек, по их словам, одни и те же. Боятся, что они расскажут клиентам про ВИЧ-статус у кого-то. И получается, что лишний раз теряешь клиента.

А есть ли выход из этой ситуации? Или лучше оставаться закрытыми в этом плане по поводу ВИЧ-статуса.

К сожалению, из-за стигмы девочки не принимают АРТ, потому что прячут таблетки друг от друга, проживая постоянно вместе в одной квартире. Это тоже трудности. Вовремя не пьют таблетки. При этом, если выбирать из двух: АРТ или гормоны, то девочки гормоны принимают, а от АРВ отказываются. Такой приоритет. Одна транс-женщина, которая совмещала и гормоны и АРВ, посадила свои почки, и ее организм перестал принимать лекарства. Она вынуждена была отказаться тогда и от гормонов, и от АРТ. Но позже она начала принимать АРТ. Но это уже после такого опыта.

Как можно было бы решить эту проблему?

Нужен равный человек из транс-сообщества с таким же статусом по ВИЧ, который на своем опыте рассказал бы. Собрал бы всех и признался бы в своем статусе. Есть еще один вариант. Есть антидискриминационный законопроект, который уже давно существует в Кыргызстан – благодаря Коалиции за равенство и другим низовым организациям. Если бы его приняли в Кыргызстане, тогда на основании СОГИ (сексуальной ориентации и гендерной идентичности) работал бы пункт о недискриминация. Там есть такой пункт «не дискриминировать на почве сексуальной ориентации, гендерной идентичности, и если человек занят на секс-работе». Если бы приняли этот законопроект, то можно смело идти судиться и наказывать людей за проявления трансфобии и  гомофобии. И тогда отношение и положение транс-людей могло бы меняться на законном уровне. И менялись бы поступки людей и их мышление.

Расскажи, пожалуйста, как обстоят дела с доступом транс-женщин к АРВ-терапии в Кыргызстане. Нет ли дискриминации со стороны работников городских СПИД-центров? Проходят ли врачи какие-то специальные тренинги для этого?

Я в свое время сопровождала людей, у которых есть ВИЧ. И медработники, которые работают именно с МСМ, обучены. Они знают, кто такие тран-слюди, и они относятся лояльно, с пониманием. Но это в Бишкеке, я не знаю, как происходит в регионах, но слышала, что есть, конечно же, проблемы с этим.

Я правильно понимаю, что есть какое-то отдельное место вне СПИД-центров для ВИЧ-позитивных транс-людей?

Нет-нет, это тот же Республиканский, куда направляли, а теперь уже городской СПИД-центр. В городском, начиная от директорки, заканчивая лаборантками. Лично я с ними по работе знакома хорошо, и я к ним сопровождала наших девочек - они добросовестно, хорошо работают, хорошо принимают наших.

То есть, в принципе, получить АРТ-терапию можно, не раскрывая свой ВИЧ-статус для огромного количества людей, которые могут потом пойти и вынести эту информацию, дискриминируя определенные группы. То есть в этом плане среда уже построена нормально?

Да, но, к сожалению, с другими проблемами сталкивается транс-женщина. Допустим, она стоит здесь на учете, но часто мигрирует, часто выезжает в Москву, в другие города, в Россию на заработки, на секс-работу. Она прерывает терапию (АРТ) из-за того, то выезжают. Это тоже вопрос, наверное, ответственности. Но в этом моменте все равно – если ты приверженец, если ты сам около полугода принимаешь [АРТ], ты ходишь отмечать, есть ли динамика. И если у тебя все эти вирусные нагрузки есть, и все нормально идет, то через полгода тебе могут выдавать таблетки заранее, вперед на полгода. И я знаю, что были такие случаи, что девочки наши звонили и интересовались - в Москве тоже есть организации, которые работают с мигрантками. И сейчас, насколько я знаю, этот вопрос решен.

То есть, АРТ они могут получить в России только через НПО, как граждане Кыргызстана?

Да.

А еще есть какие-то способы? Возможно, транс-девочки знают какой-то иной способ?

Я слышала, что еще в аптеках покупают. Одна девочка как раз отсюда, в Москве у нее выявили ВИЧ, и она не хотела на учет вставать, и как раз боялась, что депортируют ее. Это же тоже там остро вопрос стоит, если ты, допустим, не через НПО, а в государственные [учреждения] пойдешь. Как раз у нее такой случай был – она каким-то образом обнаружила, что можно в аптеках покупать. Но я не знаю, что дальше было.

Скоро День видимости транс-людей. Что бы ты могла сказать людям, которые поддерживают этот праздник?

День видимости 31 марта проводят каждый год транс-люди, а также наши союзники и союзницы. В Кыргызстане мы тоже уже давно отмечаем. И я считаю, что это политическая дата, потому что в этот день мы можем заявлять о себе, о своих проблемах, о своих правах, вообще говорить о том, что мы есть, и что мы - тоже люди. У нас тоже есть права, и мы не требуем каких-то особых прав. Хотим, чтобы просто соблюдались наши общечеловеческие права, и в этот день мы, транс-люди, объединяемся, проводим разные мероприятия, поддерживаем друг друга.

Но ведь ивенты закрытые. То есть видимость, получается, очень условная?

Да, к сожалению, мероприятия проводятся закрыто – только для ЛГБТ, только для наших близких союзниц и союзников.

Ты всегда грустишь на интервью?

Я очень сильно задумалась, когда мы начали болтать, я очень серьезно отнеслась к этому.

Но это не ретравматизация?

Возможно. Я же выхожу из каких-то состояний, которые пережила. И это только первые опыты, когда я могу говорить про себя, про свою идентичность. Просто в какой-то момент я же совсем не могла об этом говорить даже. Один раз в 2020 году меня попросили поучаствовать на Фемагоре [феминисткий фестиваль в Казахстане], и я там чуть не заплакала… В прошлом году я получила сильное эмоциональное выгорание, потом депрессия, потом букет ментальных расстройств – и как раз в этот момент мне предложили принять участие в Фемагоре по теме пересекающихся дискриминаций, это было очень сложно, вызов для меня, но я его приняла. Но после этого я, наверное, неделю отходила, постоянно плакала.